По инициативе АИРО-XXI в Главархиве Москвы состоялся Вечер, посвященный 120-летию со дня рождения Бухарина, 70-летию его гибели и 20-летию реабилитации.
Вечер памяти предваряло открытие историко-документальной выставки «Н.И. Бухарин: личность, политик, учёный». Собравшимся членам семьи Бухариных, историкам, архивистам были представлены новый Фонд – семьи Бухариных и фундаментальный сборник «Узник Лубянки. Тюремные рукописи Николая Бухарина» (М.: АИРО-XXI; Издательство РГТЭУ, 2008. -1020 с.).
Выступили: руководитель московских архивов Владимир Маныкин, профессор Стивен Коэн, академик РАН Юрия Поляков, историк и публицист Рой Медведев, академик Российской академии образования Сигурд Шмидт, драматург Михаил Шатров, члены семьи Бухариных.
Слово Стивена Коэна на открытии Фонда семьи Бухариных
Академик РАН Ю.А. Поляков и главный редактор журнала 'Исторические архивы',
профессор А.А. Чернобаев
Выступает Ю.А. Поляков; ведущие вечера - директор Московского архива-музея личных собраний Л.И. Смирнова и руководитель Международного Совета АИРО-XXI Г.А. Бордюгов
Выступает ректор РГТЭУ, профессор С.Н. Бабурин
На сцене Н.Ф. Фадеева, член семьи Бухариных, член правления
Международного фонда имени Н.И. Бухарина и А.М. Лариной-Бухариной
На трибуне академик РАО С.О. Шмидт
Выступает публицист и историк Р.А. Медведев
Слева направо: Такеси Томита, Андрей Макаров и Харуки Вада
Слово Стивена Коэна на открытии Фонда семьи Бухариных
19 марта 2008 г.
Создание Фонда семьи Бухариных является радостным и важным событием. Оно означает, что историки получают возможность изучать жизнь Николая Ивановича Бухарина и эпопею замечательной русской семьи. Оно также значит, что семья, которую жестоко разделила политика, отныне будет единой в Истории. За это мы должны быть признательны руководству Главархива Москвы.
Фонд стал возможен благодаря вкладу каждой из трех семей, чьи судьбы соединило родство с Николаем Ивановичем: Бухарины, Гурвич и Ларины. Самые важные материалы: мемуары, автобиографии, другие личные документы – принадлежат перу тех членов семьи, которые пострадали особенно сильно. Это Владимир Иванович Бухарин, Эсфирь Исаевна и Светлана Николаевна Гурвич, Анна Михайловна Ларина и сам Николай Иванович, который в страшной сталинской Лубянке, в тени смерти, уже нависшей над ним, написал замечательную автобиографическую повесть о своем детстве.
Многие из этих уникальных документов сохранили для нас и для Истории другие члены этой большой семьи: Надежда Федоровна Фадеева, Михаил Федорович Фадеев, Галина Владимировна Юркевич и Эмма Борисовна Гурвич. Без их вклада этот Фонд едва ли был бы возможен.
Наконец, все мы глубоко признательны Геннадию Аркадьевичу Бордюгову. Уже более десяти лет он посвящает много времени, энергии и сил публикации важнейших рукописей семьи Бухарина, включая новое издание тюремных тетрадей Николая Ивановича, представленное здесь сегодня. Геннадий Аркадьевич также сыграл очень важную роль в создании Фонда.
Что касается меня, то я очень счастлив лично, что теперь есть такой Фонд. И вот почему. Более тридцати лет назад Анна Михайловна приняла меня в свою семью. Она и ее дети: Юрий, Надя и Миша – стали моей русской семьей, моим "домом вдали от дома", как мы говорим в Америке. Чуть позже они так же тепло приняли мою жену Катрину. А когда родилась наша дочь Ника, мы назвали ее Никола Анна – в честь Николая Ивановича и Анны Михайловны, которая стала ее "булей" (бабулей).
Близким другом для нас стала и Светлана Николаевна, дочь Бухарина. Она тепло отнеслась ко мне как к товарищу по историческому исследованию, но особенно Светлана Николаевна любила Нику. У нас до сих пор сохранились одёжки, которые она вязала для любимого мишки Ники.
Поэтому я чувствую себя тоже частью этого семейного Фонда. На днях я передал в Архив некоторые из материалов, которые собрал за многие годы исследования. И, когда я завершу мою новую, расширенную, биографию Николая Ивановича, я передам все мои материалы Фонду. Таким образом, они вновь вернутся в Россию – туда, где должны быть.
Есть еще один человек, который внес важный вклад в сегодняшнее событие. В свое время Анна Михайловна приняла в семью еще одного члена – Валерия Писигина. Он был ее "чудесным мальчиком из провинции" – как она впервые представила его мне. Многие из вас знают, что Валерий Фридрихович сыграл очень важную роль в деле реабилитации Бухарина, еще до того как Михаил Горбачев сделал это официально. И свой уникальный личный архив Валерий тоже передает Фонду.
* * *
Конечно, больше всего этот Фонд будет важен для ученых, которые захотят пересмотреть роль Бухарина в советской истории. Сегодня объективный пересмотр этой роли пока еще вряд ли возможен.
Семьдесят лет историческое реноме Бухарина – и в вашей стране, и даже в моей – ограничивалось в основном его ролью политика. Во время "холодной войны" советские историки-сталинисты и многие американские советологи-антисталинисты, хотя и по разным мотивам, писали советскую историю без реальных альтернатив. В такой истории герои и результаты событий всегда представляются как неизбежные. Бухарин поэтому был либо "враг", либо фигура незначительная. Но в истории всегда есть альтернативы – другие, не пройденные пути. И история, написанная без учета этих других путей, не является реальной историей.
В Советском Союзе подход к истории изменился при Горбачеве. Тогда, в период перестройки, "идея альтернативности" стала популярной. Но, как показали в своей книге Геннадий Бордюгов и Владимир Козлов, новая репутация Бухарина по-прежнему определялась политикой. Просто минусы эпохи сталинизма сменились на перестроечные плюсы.
Даже в наши дни историческая репутация Бухарина остается в плену политики. В моей стране, с тех пор как не стало Советского Союза, все первые советские лидеры рассматриваются как протосталинисты или как незначительные персонажи. Новый американский триумфализм в описании событий 20-го века – это тоже история без альтернатив.
В России сегодня Бухарин чаще всего – хотя и не всегда -- считается фигурой, не заслуживающей внимания или уважения. Казалось, русские националисты могли бы уважать его за попытку защитить крестьянство -- "народ" – от грядущего уничтожения. Но, вместо этого, многие националисты поносят его имя – либо за то, что он однажды выступил с критикой поэзии Есенина, либо за оппозицию сталинскому "великому перелому". А сегодняшние российские коммунисты могли бы чтить Бухарина как своего предшественника с более социал-демократическими убеждениями. Но нет, они тоже обходят его вниманием или уважением.
Но придет время, и русские историки будут изучать советскую историю не ради конъюнктуры, а ради объективности. Невозможно писать историю без плюсов и минусов, но можно – и нужно – пытаться находить баланс между ними. Для этого есть только один способ: мы должны стараться понять исторических деятелей не в контексте нашего времени, ценностей и ретроспективных знаний, а в контексте того времени, когда жили они сами.
Вот важный пример из истории моей страны. Когда я учился в школе, наши учителя не говорили нам, что большинство "отцов-основателей американской демократии" были рабовладельцами. Нам не говорили, что первые пятьдесят лет после создания Соединенных Штатов все наши президенты либо владели рабами, либо поддерживали институт рабства. Сегодня мы говорим об этом своим детям. И американские историки пытаются объективно писать о наших отцах-основателях, учитывая все их плюсы и минусы, стараясь понять Вашингтона, Джефферсона и других как людей своего времени.
Время оказало глубокое влияние на Бухарина – особенно насилие и бесчеловечность Первой мировой войны, революции и русской гражданской войны. Сначала он признавал насилие как историческую неизбежность, но скоро отказался от этого принципа. С тысяча девятьсот двадцать первого года и до самой смерти он старался – словом и делом – показывать, что есть ненасильственные пути решения советских проблем.
Поиск этих ненасильственных путей четыре раза приводил Бухарина на развилки советской истории. Я не хочу сказать, что он был главным альтернативным лидером советского государства. Верховная власть была не для него. Я хочу сказать, что четыре раза, в решающие моменты истории, Бухарин, в силу своего политического статуса, оказывался представителем альтернативного советского курса. Эти развилки, я уверен, еще долгие годы будут изучать и дебатировать историки. Вы их знаете, поэтому я только коротко напомню.
Первая случилась после смерти Ленина, когда Бухарин стал главным идеологом НЭПа. Николай Иванович не был демократом, в сегодняшнем смысле слова. Но он надеялся, что НЭП будет развиваться в этом направлении. Вот почему, к примеру, он писал Дзержинскому в тысяча девятьсот двадцать четвертом году: "Я считаю, что мы должны скорее переходить к более "либеральной" форме Соввласти". Бухарин имел в виду то, что Горбачев позднее назвал "политическим НЭПом". Но был ли у НЭПа "более либеральный" потенциал? Вопрос этот требует нового осмысления, а вместе с ним – и идеи Бухарина.
Вторая, более известная, бухаринская альтернатива возникла, конечно, в двадцать восьмом-двадцать девятом годах, когда он выступил против сталинской насильственной коллективизации крестьян во имя ускоренной индустриализации. Все знают экономические аргументы Бухарина против "великого перелома", но его политические доводы были не менее важны. Он понимал, что сталинский курс приведет к массовому насилию и "полицейскому государству", и он предупреждал об этом в двадцать восьмом году. Поэтому бухаринская альтернатива конца 20-х годов должна рассматриваться не только как другой вариант экономического развития. Это была еще и политическая альтернатива.
Снова Бухарин возник как представительная фигура четыре года спустя. В тридцать четвертом году некоторые члены сталинского окружения захотели ослабить слишком жесткий политический и экономический курс, взятый в двадцать девятом году. Бухарин политической власти уже не имел. Но благодаря своим прежним заслугам и, особенно, своей новой позиции – главный редактор газеты "Известия" – он стал символическим представителем того течения, которое двадцать лет спустя будет названо "оттепель". Если историки внимательно изучат газету "Известия" за те два года, когда ею руководил Бухарин, то, возможно, они найдут еще одну упущенную альтернативу.
Наконец, в середине тридцатых Бухарин стал также самым заметным советским антифашистом. Он был убежден, что компромисс с Гитлером, так называемая политика умиротворения, будет глубокой ошибкой, так как насилие лежит в самой природе нацистской идеологии. Предложенная Бухариным новая идея "социалистического гуманизма" была, таким образом, одновременно, попыткой либерализации сталинской системы и предупреждением об опасности любого союза с Гитлером. И это тоже был указатель поворота, за пропуск которого пришлось заплатить ужасной ценой.
Поскольку Бухарин задал эти важнейшие альтернативы, российские историки не смогут полностью пересмотреть свое советское прошлое без пересмотра роли Бухарина в нем. На каждой из тех исторических развилок он выбирал тот путь, который может быть назван не-катастрофической альтернативой. Возможно, это окажется актуальным и сегодня – или завтра. И это тоже позволяет думать, что следующая реабилитация Николая Ивановича будет менее политической и более прочной.
Перевод Ирины Давидян
