airo-xxi.ru

  • Увеличить размер
  • Размер по умолчанию
  • Уменьшить размер
Home АИРО-XXI Новости Десять сталинских юбилеев

Десять сталинских юбилеев

image_6016 января – Г.А. Бордюгов подводит итоги дискуссии о Сталине и её последствиях для России.

ПОЛИТИЧЕСКИЙ КЛАСС. 2009. № 12; 2010. №1

Геннадий Бордюгов

Десять сталинских юбилеев
От культа личности к культу образа

Каждая круглая дата рождения Сталина уже более полувека накаляет общественное мнение, сталкивает между собой исследователей и общественных деятелей по поводу политики и истории, реформирования государственной системы или наведения порядка в ней, модернизации или мобилизации экономики, места России в мире. Реанимируя образ Сталина, каждый режим власти раскрывает свое отношение к этой сложной фигуре, давая тем самым понять вектор собственного курса. По характеру обращения к Сталину можно оценивать состояние общества, его предпочтения и настроения, протесты и чаяния. Особенно заметны страдания памяти по жертвам репрессий, а значит, и всполохи требований суда над совершенными преступлениями.

Со сталинскими юбилеями и при его жизни, и после смерти связывалось немало ключевых событий, оформление и принятие важных политических решений. Сталин участвовал в этом – сначала как вождь и живой человек, затем как определенный символ и мифический образ, позволяющий осмыслить настоящее и будущее.

Заметна определенная взаимосвязь между сталинскими юбилеями и поворотными моментами в истории страны – 1929-й, 1939-й, 1949-й годы. После смерти вождя наблюдаются другие тенденции, связанные с десталинизацией или ресталинизацией. 1959 год зафиксировал первую тенденцию и связанные с ней нелегкие для общества последствия. 1969-й обозначил тревожные симптомы движения в обратную сторону, что окончательно подтвердил 1979 год. Затем маятник резко качнулся в другую сторону, когда в перестроечном 1989 году Горбачев открыл шлюзы антисталинской критики. Однако к 1999 году уже в новой стране под именем Сталина выстроились колонны критиков ельцинского правления и сторонников консервативных перемен. 2009-й пока трудно вписать во все эти колебания – необходима дистанция, чтобы понять значение для России 130-летия Сталина. Очевидно лишь одно – и спустя более пятидесяти лет после его смерти мы все еще пребываем в сталинском плену и ищем способы выхода из него.

Характерно, что название «Десять сталинских ударов» закрепилось за десятью крупнейшими военными операциями Красной армии 1944 года уже постфактум, после их успешного завершения. Скорая и уже неизбежная Победа не могла не осеняться именем вождя. В нашем случае разговор о десяти сталинских юбилеях – начиная с первого послереволюционного и до отмечаемого сейчас – это своеобразная инверсия образа, рожденного в 1944 году на фронтах Великой Отечественной войны. Тогда успех не мыслился вне связки с именем вождя – теперь же вехи его земной биографии и посмертной памяти оказываются проблемными узлами, без которых нельзя постичь нашу историю во всей ее трагической противоречивости.

 

 

1919: наведение фокуса биографии

 

Известно, что подлинной датой сталинского рождения, раскрытой в 1990 году историком Леонидом Спириным, является 6 (18) декабря 1878 года. Об этом сделана запись в метрической книге Успенского собора города Гори Тифлисской губернии. Крестили новорожденного 17 (29) декабря. Поскольку в то время было принято праздновать не день рождения, а день ангела, люди далеко не всегда помнили дату своего рождения. Сталин колебался в выборе рождения между 1878 и 1879 годом и в дальнейшем остановился на условной дате – 9 (21) декабря 1879 года.

С двадцатилетием будущего вождя историки свяжут его изгнание из духовной гимназии, а с тридцатилетием – вхождение в когорту профессиональных революционеров, решение покинуть Кавказ и испытать свои силы в среде руководителей РСДРП.

В 40 лет Сталин – член Политбюро РКП(б), нарком по делам национальностей в первом советском правительстве и нарком Госконтроля. Он мог напрямую апеллировать к Ленину, потому что зарекомендовал себя как человек, способный быть «пожарным для безнадежных положений». Так было в Царицыне, когда к городу подошли казаки атамана Краснова, затем в Перми, который сдали войскам Колчака, в Петрограде, оказавшемся в критической ситуации перед войском Юденича, на Южном фронте в период разгрома Деникина. Разумеется, тогда никто не акцентировал внимания на том, что, к примеру, к решающим операциям против Колчака Сталин отношения не имел, что разгром Юденича проходил под руководством Льва Троцкого. Тогда еще никто не выяснял меру чьих-то персональных заслуг в общей победе и цену допущенных просчетов. Однако заслуги Троцкого (7 ноября 1919 года ему исполнилось 40 лет) и Сталина в Гражданской войне были отмечены 27 ноября 1919 года орденом Красного Знамени. В представлении к награде Сталина отмечались его «энергичная и неутомимая работа» на критических участках сражений и способность «личным примером воодушевлять ряды борющихся за Советскую республику».

Троцкий в книге «Моя жизнь» подробно рассказал об истории этого награждения. На заседании Политбюро было решено вручить орден Троцкому за победу под Петроградом. Однако к концу заседания Григорий Зиновьев несколько смущенно предложил вручить такую же награду и Сталину. «За что?» – спросил Михаил Калинин. В перерыве Николай Бухарин в частном порядке заметил Калинину: «Как ты не понимаешь? Это Ильич придумал. Сталин не может жить, если у него нет чего-нибудь, что есть у другого. Он никогда этого не простит». Чуть позднее на торжественном собрании в Большом театре Троцкий доложил о военном положении, и затем ему вручили награду. «Когда к концу собрания, – писал Троцкий, – председатель объявил, что Сталину также присужден орден Красного Знамени, я попробовал аплодировать, за этим последовало два-три нерешительных хлопка. По залу прошел холодок недоумения, особенно явственный после предшествовавших оваций. Сам Сталин благоразумно отсутствовал».

Почему Сталин исчез в такой важный момент? Расположенные к Сталину историки, – к примеру, Лев Балаян, – не соглашаются с саркастическим Троцким – дескать, когда последний «вальяжно прохлаждался в Большом театре», Сталин выехал в Серпухов, в район боевых действий Южного фронта. То есть «равнодушный, не в пример Троцкому, к наградам Сталин с головой ушел в порученное ему дело, в борьбу, которая была смыслом жизни этого величайшего революционера и завершилась полным разгромом контрреволюционных Вооруженных сил Юга России».

В Серпухове, судя по архивным данным, Сталин провел и день своего рождения. Скорее всего, без новой семьи – восемнадцатилетней Надежды Аллилуевой, с которой он зарегистрировал брак 24 марта 1919 года, и сына Василия, который родился спустя пять месяцев.

 

 

1929: огосударствление юбилея

 

Через десять лет никто не помешает Сталину режиссировать юбилей по-своему, сделать из него новый государственный праздник. Ленина не стало, Троцкий был выслан из страны, все внутрипартийные оппозиции разгромлены, хлебозаготовительный кризис 1927–1928 годов преодолен, нэп свернут. Однако для того чтобы 50-летие стало историческим событием, Сталин сконцентрировал внимание на завершении трех задач – иной организации пространства памяти об Октябрьской революции и Гражданской войне, изменении конструкции власти, формулировке новой стратегии движения страны в будущее.

Прежде всего генсеку понадобилось заменить Троцкого в качестве главного архитектора всех побед РККА и единоличного автора планов разгрома Колчака, Деникина и Юденича. Именно таким он и предстал в статье Клима Ворошилова «Сталин и Красная армия». Не без ведома вождя в 1929 году вышла и книга «Львов – Варшава», в которой вопреки фактам все ошибки в войне с Польшей приписывались главкому Сергею Каменеву и командующему Западным фронтом Михаилу Тухачевскому.

Расправившись с оппозицией, Сталин не стал уравновешивать однопартийность правом фракционной борьбы. Он также быстро научился сталкивать между собой различные слои бюрократической иерархии – каждый чиновник дышал в спину своему начальнику, вожделея занять его место. Партийно-государственную элиту расслаивала и введенная во второй половине 1920-х номенклатура должностей – вся вертикаль назначений превращалась в собственный удел власти. Регулярные кадровые перетасовки предотвращали бюрократическое обволакивание вождя. Последовательное сокращение сферы действия «коллективного руководства» позволило Сталину вплотную приступить к выстраиванию личного режима власти.

Структурная жесткость режима личной власти и сознательно выстраиваемого культа компенсировалась масштабным, ясным и понятным мобилизационным проектом строительства социалистического будущего. В апреле 1929 года принимается первый пятилетний план, подчиненный сталинскому нетерпению «догнать и перегнать» передовые капиталистические страны. 7 ноября 1929 года в газете «Правда» появляется установочная статья вождя «Год великого перелома». Это словосочетание стало широко употребляемым крылатым выражением, а сама публикация действительно знаменовала собой начало нового этапа в истории СССР. Сталин измерял счастье в тонно-километрах и процентах роста. Мотив темпов и скорости стал главным. В статье он дважды подчеркивает мысль о вековой российской отсталости и возможности ее преодоления. А завершает работу на ударной ноте – словами, которые символизировали технократическую утопию по-русски: «Мы становимся страной металлической, страной автомобилизации, страной тракторизации. И когда посадим СССР на автомобиль, а мужика на трактор – пусть попробуют догонять нас почтенные капиталисты, кичащиеся своей «цивилизацией».

Желание какого-то перелома после кризисов нэпа и сомнений по поводу темпов индустриализации существовало и в массах. Все громче звучали призывы «придумать какой-нибудь зигзаг, чтобы поскорей прийти к заветной цели». И Сталин уловил эту доминанту общественного настроения. Отвечая на многочисленные поздравления 22 декабря, он заявил, что «готов и впредь отдать делу рабочего класса, делу пролетарской революции и мирового коммунизма все свои силы, все свои способности и, если понадобится, всю свою кровь, каплю за каплей». Но те, которые ждали зигзага, никак не могли представить, какая цена будет заплачена за скачок и чья кровь прольется за утопию. Юбилейный для Сталина год заканчивался тем, что 27 декабря на конференции аграрников-марксистов он провозгласил переход к сплошной коллективизации и ликвидации кулачества как класса. Начиналась крестьянская Вандея. Предстоящее десятилетие станет самым тяжелым испытанием в жизни вождя.

 

 

1939: неоднозначность торжества

 

Тональность предстоящему юбилею задала февральская премьера оперы Михаила Глинки «Жизнь за царя» под новым названием «Иван Сусанин». За переделку бывшего неофициального династического гимна «Славься!» взялся поэт Сергей Городецкий, а за редакцию – сам Сталин. Вместо слов «Славься, славься, наш русский царь» хор теперь пел: «Славься, славься, ты, Русь моя!» С величественными ритуалами открывался через месяц XVIII съезд партии. При появлении вождя все стоя устроили вождю продолжительную овацию. Разносились здравицы «Да здравствует товарищ Сталин!», «Великому Сталину – ура!», с трибуны звучали определения типа «гений новой эры», «мудрейший человек эпохи» и т.д.

В этом контексте неуместными казались воспоминания об ужасах раскрестьянивания, о страшном голоде 1932–1933 годов, массовых операциях НКВД 1937–1938 годов, репрессиях против двух третей делегатов предыдущего съезда. Под аплодисменты встречались приведенные Сталиным статистические данные о том, что на руководящие посты в партии и государстве выдвинуто полмиллиона новых работников, что среди партийного генералитета сменились 293 из 333 секретарей обкомов и крайкомов, что 90 процентов новых руководителей моложе 40 лет.

Созвучными юбилею были громкие результаты выполнения второй пятилетки, открытие Всесоюзной сельскохозяйственной выставки и самой красивой станции метро – «Маяковская», начало регулярного телевидения и ввод в действие Большого Ферганского канала имени вождя, учреждение Сталинской премии и стипендий имени Сталина. Указом Президиума Верховного Совета Сталину присваивается звание Героя Социалистического Труда, он избирается почетным членом Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук и почетным членом Академии Наук СССР.

К празднику взрослых активно подключают детей. В специальном сборнике их стихов выделялся Саша Кобелянский:

 

Празднично-радостна Красная площадь,

Высятся серые стены Кремля,

Пламенем ярким красных полотнищ

Флаги сверкают, на солнце горя.

Золотом звезды на башнях сияют,

Слышится звонкий приветственный крик.

Вот на трибуне места занимают

Наши вожди. Все приветствуют их.

Вот поднимается в серой шинели

Близкий, любимый, знакомый, простой…

Громче овации вмиг загремели:

«Да здравствует Сталин – страны рулевой!»

 

Однако всеобщее празднество не помешало Сталину, как и десять лет назад, сосредоточиться на ключевых моментах события – закреплении своей особой роли в истории, изменениях в режиме власти и определении очередного чертежа будущего. В то же время он осознавал уязвимость некоторых моментов торжества – беспокоили внешнеполитические проблемы и – как ни странно – культ собственной личности, его восприятие за рубежом.

«Краткий курс» истории ВКП(б), выпущенный за год до 60-летия Сталина, впервые представил Октябрьскую революцию как акт творения нового мира со своей священной историей, канунами и предтечами, демиургами и пророками, с постоянной борьбой за чистоту с демонами – внутренними и внешними. Сталин в этой идеологической схеме – не просто продолжатель Ленина, а его перевоплощение: «Сталин – это Ленин сегодня».

За годы, предшествовавшие юбилею, Сталин не только сделал элиту ответственной за «перегибы» коллективизации, но и произвел ротацию кадров в ходе «великой чистки». Однако главными целевыми группами Большого террора явились те слои общества, которые нарушали политическую и социальную гомогенность советского народа. Нейтрализации подлежали и те, которые в преддверии войны воспринимались как вероятная «пятая колонна», которые «либерально» восприняли новую Конституцию страны, которые вообще мешали создавать надежное общество. Положительно оценив результаты террора, Сталин в 1939 году раскритиковал НКВД и прокуратуру за «ошибки», которые воспрепятствовали «полной победе над врагами». Запретом на проведение массовых арестов и депортаций, ликвидацией внесудебных органов (троек) Большой террор объявлялся законченным. При этом снималась ответственность с партийного и государственного руководства за массовые репрессии.

Такому толкованию соответствовало обозначение Большого террора как «ежовщины». Просьба наркома НКВД Николая Ежова об отставке была весьма кстати, а новый нарком – Лаврентий Берия – сразу же заявил о «возвращении к законности». Юбилейный 1939-й был отмечен широким потоком протестов на внесудебные приговоры. Однако крайне малое количество реабилитаций в 1939–1940 годах – показатель того, что кампания по «восстановлению социалистической законности» не должна была пойти на пользу пострадавшим. Роль прокуратуры свелась к доказательству случаев нарушения закона со стороны работников НКВД и сбору ценного материала для их ареста и осуждения. Так Сталин и руководство ВКП(б) сняли с себя ответственность за репрессии, а НКВД постепенно возвратил себе прежние полномочия. Однако именно со Сталиным связалась надежда уцелеть в царстве всеобщего страха. Родилась технология «децимации наоборот»: не уничтожение каждого 10-го, а сохранение жизни каждому 10-му. Может, потому не было сопротивления, что каждый считал: я буду тем самым десятым, которого не накажут? Отсюда – усиление магнетизма фигуры Сталина: сначала он, подобно Бонапарту, балансировал между классами, теперь – между аппаратом и массой, между разобщенными служащими государства, между членами первичных ячеек общества, охваченных страхом и надеждой людей. Для кого-то – каждого десятого, оставшегося невредимым, – он навсегда остался прав.

Перед «правильным» обществом Сталин ставил новую задачу – построение коммунизма в одной стране – Советском Союзе – при наличии капиталистического окружения, стирание «граней» между рабочими и крестьянами, а также между этими классами и интеллигенцией, завершение строительства бесклассового общества.

Безусловно, вождь понимал относительность новых стратегических планов. Внешнеполитические расклады в 1939 году менялись очень быстро. После оккупации Чехословакии германскими войсками 15 марта 1939 года в нарушение Мюнхенских соглашений ни о каком союзе между Англией, Францией и Германией, направленном против Советского Союза, не могло быть речи. 23 августа Сталин пошел на подписание с Германией соглашения о ненападении. Одни восприняли этот пакт как законное средство обеспечения безопасности СССР, а другие – как естественное продолжение имперской политики русских царей. Одни видели в пакте одновременно и ошибку, и проявление экспансионистских замыслов Сталина под идеологической оболочкой «расширения зоны социализма», другие – что, идя на соглашение с Гитлером, он рассчитывал на втягивание Германии в мировую войну с западными союзниками и на оккупацию Красной армией значительных территорий Восточной Европы. Досада на двойственность реакции по поводу пакта дополнялась неудовлетворенностью ходом советско-финской войны. Переговоры с Финляндией, начатые еще весной 1939 года, затянулись до ноября. Обе стороны зашли так далеко в своем противостоянии, что для СССР отступать было поздно и война началась 1 декабря. Сталин рискнул санкционировать эту войну, считая, что Красная армия сумеет справиться с Финляндией «за две недели» и он сможет к 21 декабря преподнести себе и стране «маленький» внешнеполитический подарок. Однако ни Ворошилов, ни Семен Тимошенко, сменивший его на посту наркома обороны в две недели не уложились, и война продолжилась в следующем году, сопровождаясь огромными потерями в живой силе и технике.

Не все так однозначно было и с культом личности. Многие поступки и слова Сталина раскрывают определенную игру вокруг этого вопроса. Откровенные и масштабные визуальные проявления культа сочетались с его непроясняемыми вербальными интерпретациями. К примеру, Детгиз подготовил к юбилею книгу «Рассказы о детстве Сталина». Она была направлена на отзыв генсеку, и вскоре издательство получило ответ, датируемый 16 февраля 1938 года. «Я решительно против издания, – писал Сталин. – <…> Книжка изобилует массой фактических неверностей, искажений, преувеличений, незаслуженных восхвалений. Автора ввели в заблуждение охотники до сказок – брехуны (может быть, «добросовестные брехуны»), подхалимы. <…> Но не это главное. Главное состоит в том, что книжка имеет тенденцию вкоренить в сознание советских людей (и людей вообще) культ личности вождей и непогрешимых героев. Это опасно, вредно. <…> Советую сжечь книжку. И. Сталин».

За год до юбилейных торжеств Николай Ежов подал в Верховный Совет СССР докладную записку с предложением присвоить имя Сталина городу Москве. Основанием для этого послужили «обращения трудящихся Советского Союза». Так, член партии Зайцев писал Ежову: «Гений Сталина является историческим даром человечеству, его путеводной звездой на путях развития и подъема на высшую ступень. Поэтому я глубоко убежден в том, что все человечество многих будущих веков с удовлетворением и радостью воспримет переименование Москвы в Сталинодар. Сталинодар будет гордо и торжественно звучать многие тысячелетия». Однако до переименования дело не дошло. Как доложил Президиуму Верховного Совета СССР Калинин, сам Сталин высказался против.

Чем мотивировалась отрицательная реакция Сталина на подобные предложения, показывает запись беседы Лиона Фейхтвангера со Сталиным и затронутая в ней тема восхвалений. «На мое замечание <…> он пожал плечами. Он извинил своих крестьян и рабочих тем, что они были слишком заняты делами и не могли развить в себе хороший вкус, и слегка пошутил по поводу сотен тысяч увеличенных до чудовищных размеров портретов человека с усами – портретов, которые мелькают у него перед глазами во время демонстраций. Я указываю ему на то, что даже люди, несомненно обладающие вкусом, выставляют его бюсты и портреты – да еще какие! – в местах, к которым они не имеют никакого отношения, как, например, на выставке Рембрандта. Тут он становится серьезен. Он высказывает предположение, что это люди, которые довольно поздно признали существующий режим и теперь стараются доказать свою преданность с удвоенным усердием. Да, он считает возможным, что тут действует умысел вредителей, пытающихся таким образом дискредитировать его. «Подхалимствующий дурак, – сердито сказал Сталин, – приносит больше вреда, чем сотня врагов». Всю эту шумиху он терпит, заявил он, только потому, что он знает, какую наивную радость доставляет праздничная суматоха ее устроителям, и знает, что все это относится к нему не как к отдельному лицу, а как к представителю течения, утверждающего, что построение социалистического хозяйства в Советском Союзе важнее, чем перманентная революция».

В этой записи заметны продуманные сталинские заготовки, прикрывающие тщательный контроль подачи и восприятия своей личности – отсутствие вкуса у простых людей, которые слишком заняты работой, умысел вредителей или опоздавших с признанием новой власти, наивность устроителей культа, которые, однако, знают, что концепция Сталина «круче» концепции Троцкого.

 

 

1949: триумф и отчаяние

 

70-летие вождя, генералиссимуса, победителя Гитлера все ждали с особенным нетерпением. 21 декабря в Большом театре собрались представители различных слоев общества, весь цвет коммунистического мира. Всех поразила генеральный секретарь Компартии Испании Долорес Ибаррури. Речи присутствовавших были похожи одна на другую, а Долорес бросала в зал слова с такой силой, энтузиазмом и радостью, что напомнила подвижников, которые во имя своей веры шли на костер. При первых же ее словах Сталин переменил позу, чуть приподнял голову. Он сидел в центре большого стола, занявшего всю сцену, по правую руку от него находился Мао Цзэдун, по левую – Никита Хрущев (как секретарь ЦК и МК он вел вечер). «Все новые букеты цветов, – писал в мемуарах Алексей Аджубей, – особенно ярких и неожиданных в этот самый короткий, самый морозный день, ложились на стол перед Сталиным. Наконец, лицо его вовсе скрыл ворох цветов. – Отчего Никита Сергеевич не отодвинет букеты? – спросил я Раду (супруга Аджубея, дочь Хрущева. – Г.Б.). – Но Сталин не просит об этом, – ответила она».

Четырехчасовое собрание закончилось неожиданным образом. Сталин встал и направился… не к трибуне, а медленно покинул сцену. Что стояло за этим поступком? Нездоровье, усталость, что-то другое?

Казалось бы, все шло по тщательно разработанному плану. Центральные газеты уже второй день печатали рапорты, приветствия, обязательства в честь всенародного торжества. Много места отводилось фотографиям и плакатам вождя. Специальные полосы посвящались отчетам о том, как отмечается юбилей на всей планете. В связи с датой Президиум Верховного Совета предложил всем советским, центральным и местным учреждениям, посольствам, миссиям, консульствам и торговым представительствам СССР поднять на своих зданиях, железнодорожных станциях, водных пристанях и речных вокзалах, на судах военного и торгового флота, на жилых домах государственный флаг.

Несмотря на то, что страна еще переживала последствия продовольственного кризиса, вызванного большой засухой и неурожаем 1946 года, и непопулярной денежной реформы 1947 года, юбилей еще раз показал, что плохие решения власти люди объясняли как результат «неведения» Сталина. Его фигура находилась вне зоны критики. Поэтому заметной стала новая черта юбилейных мероприятий – повышенная обеспокоенность по поводу здоровья вождя. Это было заметно и в здравицах, и в речах на собраниях и в вопросах лекторам.

И традиционные – к юбилею – изменения во властных структурах воспринимались в партии как наведение порядка. После того как в годы войны Сталин возглавил правительство, туда из Политбюро переместился центр принятия управленческих решений. Партийный аппарат, благодаря которому Сталин обрел единовластие, в сложившейся ситуации утрачивал свое прежнее значение и более не требовался вождю в качестве личной опоры. Однако после войны, когда генералиссимус должен был «ставить на место» различные группировки элиты и их лидеров, он вспомнил о личной опоре и сменил совнаркомовские рычаги управления на партийные.

Одновременно различными способами он уравновешивал существовавшие центры власти. К примеру, 1949 год начался с ареста за «еврейский буржуазный национализм» Полины Жемчужиной – жены Вячеслава Молотова, второго человека в стране. А в марте он потерял пост министра иностранных дел. Затем последовала массовая партийная чистка ленинградского партийного аппарата, освобождение от занимаемых постов руководителей области и города Петра Попкова и Якова Капустина. Одновременно шел сбор компромата на Александра Кузнецова, Николая Вознесенского и Михаила Родионова, будущих главных фигурантов и жертв «ленинградского дела» 1950 года. Под конец 1949 года развернулось и дело «московское». 12 декабря решением Политбюро первый секретарь горкома партии Георгий Попов был отстранен от должности, началась чистка аппарата районного уровня. В Москву срочно вызывается Никита Хрущев, который назначается не только секретарем ЦК и первым секретарем Московского горкома партии, но и рассматривается как своеобразный противовес Маленкову и Берии. Активно разворачивались и начатая в 1948 году борьба с так называемым космополитизмом и ликвидация «целой сети сионистских организаций».

Не уходила из-под контроля вождя и игра с собственным возвеличиванием. В частности, он воздержался от предложения писателя Леонида Леонова установить к 70-летию Сталина новое летоисчисление – со дня его рождения. В 1949 году Сталин вдруг решил сменить редколлегию «Правды», обосновав это намерение тем, что газета слишком раздувает культ его личности. Очевидцы рассказывали, что, медленно прохаживаясь по комнате, он начал называть членов редколлегии нового состава, все замерли. Рекомендовались на посты заведующих основными отделами те, которых давно уже не было в живых. Их уничтожили с согласия генсека, и он знал об этом. Никто не перебил Сталина. Главным редактором назначили Михаила Суслова, и тот все отрегулировал.

И все же, что чувствовал и что задумывал Сталин, неожиданно покидая сцену Большого театра? Успокоенность и благодушие собравшейся старой номенклатуры? Непонимание новых опасностей и новой расстановки мировых политических сил? Неспособность уставшей страны собраться для нового рывка?

Да, документы свидетельствуют об ухудшении здоровья семидесятилетнего вождя, сокращении его работоспособности, возникновении настроений отчаяния – состояния, ранее ему совершенно неизвестного. На склоне лет, как замечают сталинские биографы, его уже больше волновало не описание собственного исторического пути, не коррективы, вносимые в его «Краткую биографию», а история Грузии, собственных истоков.

Все эти обстоятельства, однако, не мешали Сталину реалистично оценивать сложное положение СССР, особенно в связи с образовавшимся в 1949 году блоком НАТО. Готовность к новой схватке подпитывали успешные испытания атомной бомбы и полная победа коммунистов Китая в гражданской войне осенью 1949 года. США не захотели оказать правительству Чан Кайши массированной помощи. Сталин, расценив это как слабость американцев, решил продолжить натиск в Азии. Он санкционировал вторжение армии коммунистической Северной Кореи на юг Корейского полуострова. Реанимировались и методы Коминтерна в мировом коммунистическом движении. В ноябре 1949 года было объявлено, что Компартия Югославии находится «во власти убийц и шпионов», а ее руководство во главе с Броз Тито – «фашистско-гестаповская клика». Так начиналась коминтернизация созданного после войны Коминформа.

Сталин действительно собирал силы и энергию для нового рывка, новой «великой чистки» высшей номенклатуры. Перемены диктовались своеобразным пониманием общих перспектив страны. По замыслу генсека, создаваемая в течение тридцати лет система должна была обрести окончательный облик – «дорасти» до такого уровня, который позволил бы перейти к регулированию абсолютно всех социально-экономических процессов, заменить рынок и торговлю продуктообменом и распределением, осуществить переход к коммуне как новому и единому типу общественно-производственных отношений. С подобной трансформацией Сталин отождествлял не только крупный шаг к коммунизму, но и окончательное уничтожение почвы для капитализма. С новыми перспективами связывался и решающий удар по корыстным интересам высшего чиновничества, неисчезающей коррупции (именно по этим причинам ежегодная ротация кадров достигла 20–22 процентов), системе «кормления» на разных уровнях партийно-государственного аппарата. Однако достижение искомого идеала предполагало новые репрессии, которые не случились.

 

 

1959: испытание памятью о вожде

После смерти Сталина прошло шесть лет. Его имя практически исчезло со страниц газет. Еще совсем недавно окружение Сталина молилось на него, а теперь рассуждало о совсем других вещах – к примеру, о пользе коллективного руководства. Многие думающие люди воспринимали это как оскорбление нравственного чувства. Не случайно отход от сталинизма часто начинался с желания защищать Сталина.

Закрытые сводки КГБ за 1959 год фиксировали нарастание «нездоровых взглядов» именно после осуждения культа личности Сталина. Среди преподавателей-коммунистов одной из школ Свердловска высказывались мысли о том, что «коммунизм – идиллия красоты, лганья и грубости». Или: «Интересно, кого пошлют бороться за идеи? Опять молодежь? Мы уже устарели и, кажется, тупеем. Черт возьми всю эту борьбу в прятки». В объяснительной записке, составленной преподавательницей отделу УКГБ Свердловской области, можно было прочесть: «В годы Отечественной войны я как в чистый кристалл верила в И.В. Сталина, по его зову пошла защищать Родину и, получив от него благодарность, я ее хранила, как драгоценнейший документ, но когда я услышала о тех безобразиях, которые делал Берия, находясь по работе совместно со Сталиным, я потеряла идеал борьбы. В тот момент я бы наложила на себя руки, если бы у меня не было родителей».

Обращает на себя внимание выражение «борьба в прятки». Если иметь в виду «секретность» доклада Хрущева, недосказанность и ограниченность постановления ЦК о преодолении культа личности, а также указания на соблюдение «меры критики культа», то это выражение вполне оправданно. Достаточно вспомнить отношение к писателю Владимиру Дудинцеву, обвиненному за то, что своим романом «Не хлебом единым» он пытался «под флагом борьбы против культа личности нигилистически перечеркнуть достижения советского народа и советской литературы за тридцать девять лет». И уж тем более судьбу Бориса Пастернака, исключенного из Союза писателей за публикацию за рубежом романа «Доктор Живаго». Казалось, возвращались времена борьбы с космополитизмом. Нападки на писателей, делился своими наблюдениями Илья Эренбург, были связаны с изменением политической ситуации. Люди старались не вспоминать о XX съезде и, конечно, не могли предвидеть XXII съезд. «Молодежь пытались припугнуть, и студенты перестали говорить на собраниях о том, что думали. <…> Поворот был резким», – признавался позднее Эренбург.

Лакмусовой бумажкой глубины десталинизации, начатой сверху и стихийно поддержанной снизу, являлся масштаб гражданских реабилитаций жертв политических репрессий. Но этот процесс быстро прервался. В руководстве страны было немало людей, которые разделяли ответственность за террор, боялись прошлого и считали допустимым сохранение этого инструмента в резерве для удержания власти. Поэтому не нравственными мотивами руководствовался Хрущев, определяя свое отношение к Сталину в связи с 80-летием со дня его рождения и ориентиры для конструирования памяти о нем. Редакционная статья газеты «Правда», помещенная 21 декабря в подвалах второй и третьей страниц на десяти колонках, называлась «Стойкий борец за социализм». Содержавшиеся в ней выражения типа «виднейший и активнейший деятель», «выдающийся теоретик и пропагандист», дежурные повторения положений XX съезда и постановления о культе создавали впечатление попятного движения. Причиной этого могло быть только выступление так называемой «антипартийной группы» в 1957 году, которая попыталась кулуарно, втайне от ЦК, снять Хрущева. И хотя переворот не состоялся и реставрации сталинских порядков не произошло, обратила на себя внимание позиция «либерального» крыла ЦК в лице Дмитрия Шепилова, которого невозможно было отнести к лагерю оголтелых сталинистов. Он протестовал против нового вождизма, причем по идейным, а не властным побуждениям.

Быть может, смягчающей пилюлей для Хрущева стало полученное им в начале 1959 года письмо Василия Сталина. В нем от души клеймились Молотов, Маленков, Каганович и Ворошилов: «Двойные подлецы! Сначала все свалили на Сталина, а потом, прикрываясь любовью (?!) к Сталину <…> хотели сорвать свое разоблачение, не стесняясь обманывать партию и народ. <…> Якобы защищая Сталина от нападок Хрущева – повели борьбу с Хрущевым – основной задачей, однако, имея свое собственное спасение от полного разоблачения, отнюдь не думая о Сталине, ибо использовали это уважаемое имя как фиговый листок, для скрытия своей отвратительнейшей действительности. <…> Надо открыть глаза партии и народу на эту двойную игру!.. Надо твердо и ясно сказать, что Хрущев боролся за прогресс Родины, и является вождем нашего движения вперед – чему отдал всю свою жизнь Сталин – тогда как вся эта группа именно кощунствовала и ради спасения своей шкуры шла на все».

Василию Сталину, умершему при странных обстоятельствах в 1962 году, не довелось узнать о новом – на этот раз удачном – заговоре против Хрущева и восхождении Леонида Брежнева.

 

 

1969: стыдливая ресталинизация

 

Подготовка к 90-летию Сталина велась сталинистами и антисталинистами заранее и, судя по всему, основательно. Сначала в январе и феврале выстрелил журнал «Коммунист», объявивший Сталина «борцом за дело рабочего класса» и «выдающимся полководцем». Как бы в ответ в Москве по рукам пошла статья некоего Иванова (русского, члена КПСС) «О национальном стыде великороссов (К предстоящему 90-летию со дня рождения И.В. Сталина)». Центральное положение этой статьи: «Тот не великоросс, кто не испытывает великого стыда за 1968 год». Вступление в Чехословакию советских войск наложило на всех клеймо исторического позора. Искупить его можно, только следуя начинаниям «Пражской весны», только отринув «идеалы» сталинской казармы.

Одновременно негласно в крупных городах распространялась небольшая рукопись под названием «Время не ждет» – своеобразный программный документ ленинградской группы западнического толка. Авторы протестовали против номенклатуры, ставшей «формой собственности». Альтернативой бюрократической стихии могли быть, по мнению авторов, выборность, сменяемость, гласность, отделение от партии и государства судопроизводства, милиции, армии и госбезопасности. Без политической демократии невозможно заставить «правящую номенклатуру» уступить, нельзя предотвратить «возрождение сталинизма».

В сентябре–октябре журнал «Октябрь» опубликовал роман Всеволода Кочетова «Чего же ты хочешь?» – политический манифест правых, которые ратовали за укрепление авторитаризма и ностальгировали по железному порядку. Писатель устами своих героев откровенно критиковал не только «ревизионистов» и «ниспровергателей», но и режим, установившийся после XX съезда.

В ответ около 20 известных представителей советской интеллигенции, в том числе академики, писатели, старые большевики направили в ЦК КПСС на имя Брежнева письмо с осуждением романа «Чего же ты хочешь?». Не вдаваясь в литературные достоинства произведения, авторы письма выразили протест против поднятия на щит не Ленина накануне его 100-летнего юбилея, а Сталина. Обращавшиеся к генсеку возмущались: несмотря на осуждение культа личности, Кочетов в каждой главе не просто возвеличивает Сталина, а проводит мысль, что после XX съезда советское общество начало вырождаться, а устами героев романа произносится: «В чем тут криминал – быть сталинистом?» А то и прямо: сталинисты – «властители дум в широком народе».

К разочарованию Кочетова, намечавшееся широкое обсуждение его сочинения было отменено сверху. Также неожиданно были свернуты и проработки писателей и идеологического актива по поводу исключения Александра Солженицына из Союза писателей. Возможно, на эти решения повлияли протесты западных интеллектуалов. В Европе раздавались требования о бойкотировании СССР. И даже в Москве, когда Солженицын появился на первом исполнении 14-й симфонии Дмитрия Шостаковича (по личному приглашению композитора), публика недвусмысленно выразила свое сочувствие писателю. Десятки людей подходили к нему и просили дать автограф.

21 декабря в «Правде» вышла с нетерпением ожидавшаяся редакционная статья «К 90-летию со дня рождения И.В. Сталина». Она появилась в подвале второй страницы на пяти колонках и оставила у внимательных читателей впечатление двойственности и компромиссности оценок. Во всяком случае репрессии в период правления Сталина не были отнесены к числу его теоретических и политических ошибок, а культ – нанес вред, но «не изменил и не мог изменить природы социалистического общества».

В этом контексте совершенно по-иному воспринимались серьезные дискуссии, развернувшиеся на Западе. В книгах Вернера Хофмана, Герберта Маркузе и статьях Витторио Страды сталинизм трактовался как чрезмерно ориентированный на власть порядок внутренних и внешних отношений общества, объявившего переход к социализму. Названные авторы предлагали разделять власть, связанную с силой государства и политической структурой, и господство – как социально-политическое состояние. Господство лежит в основе власти. Диктатура пролетариата – это не структура господства, а структура власти. Из этого различия, по мнению мыслителей, проистекает невозможность ставить знак равенства между сталинизмом и фашизмом при всем их формальном подобии – идеологии единственной партии, руководимой одним вождем, террористической полиции, централизованной экономики и пр. Принципиальное различие между сталинизмом и фашизмом – в системах господства (частной и общественной собственности, социальных целей систем). Сталинизм – система всеохватывающей власти. Следовательно, критика сталинизма не может ограничиваться критикой культа личности. В противном случае она превращается в субъективный волюнтаризм, который «сваливает на одну личность зло всей эпохи».

Для такого уровня обсуждения сталинизма в СССР понадобится еще двадцать лет.

 

 

1979: культ без личности

 

К 1979 году Леонид Брежнев занял все мыслимые партийные, государственные и общественные посты – их было в его коллекции больше, чем у Сталина. Но важно другое – к Брежневу все чаще привязывалось понятие, которое, казалось, навсегда выпало из партийного лексикона, – вождь. Дискредитированное Сталиным, оно теперь возвращалось в идеологический арсенал. Первым слово «вождь» произнес Андрей Кириленко, а затем его повторяли Динмухамед Кунаев, Гейдар Алиев, Эдуард Шеварднадзе, Виктор Щербицкий. Однако наполнение этого понятия было искусственным. Создавалась видимость вождизма, единовластие имитировалось. А потому остро ощущался недостаток действительно твердой руки, способной навести порядок и начать глубокие экономические преобразования. Символом этих ожиданий негласно становился образ Сталина, который вспоминался все чаще и чаще. Стихийно к этому образу тянулись различные слои населения.

В школьных учебниках конца 1970-х годов имени Сталина почти не было, но его фотографии можно было очень часто видеть на лобовых стеклах грузовиков. Некоторые западные эксперты усматривали в этом не просто протест против слабости брежневского руководства, а наличие в русском народе устойчивой любви к «великому человеку» и ностальгию по «старым добрым временам».

В сводках КГБ и анонимных письмах наверх не скрывалось, какие вопросы звучат среди людей: «Что делается? Куда мы катимся? О каком коммунизме может идти речь? Кто верит в этот коммунизм? Абсолютно никто! Мы, будучи молодыми, так верили в светлое будущее! Так надеялись на что-то хорошее! Ну и что же теперь? Все хуже и хуже мы живем. Сплошные проблемы». В числе этих проблем назывались обесценивание денег и дефицит, огромные очереди за необходимыми продуктами, блат как неотъемлемая черта системы торговли, равнодушие. «Если бы Вы знали, – писал некто Иванов в письме на домашний адрес первому секретарю Свердловского обкома партии Борису Ельцину, – какие анекдоты сочиняет народ про Брежнева, про наше правительство! И ведь, понимаете, все правильно, все верно подмечено! Брежнева народ ненавидит, молодежь его не уважает, смеется над ним. В печати и по радио сплошная говорильня, сплошные призывы и фразы».

Традиционная для 21 декабря юбилейного года редакционная статья в «Правде» под названием «К 100-летию со дня рождения И.В. Сталина» была далека от всех этих проблем и, скорее всего, разочаровала читателей. Приход к власти Юрия Андропова каким-то образом стал реализацией чаяний на возвращение к порядку и перемены к лучшему. Он оказал мощное, напоминавшее сталинский стиль работы с кадрами давление на номенклатуру, использовавшую государственную собственность в своих интересах. Складывалось впечатление, что Андропов стал готовить мобилизационный рывок, ускорение, чтобы вывести страну из застоя.

 

 

1989: ловушки деконструкции тоталитаризма

 

Летом 1987 года в журнале «Коммунист» завершался круглый стол по проблемам советского прошлого, его участники собрались уже уходить, но молодой историк Владимир Козлов остановил всех фразой: «Нас не поймут, если мы не коснемся культа личности». Так все еще называли проблему сталинизма. Но Козлов предложил ввести в научный оборот термин «режим личной власти», заимствованный из книги Николая Бухарина «Экономика переходного периода» и замечаний Ленина на полях этой работы. К 110-летию Сталина термин «сталинизм» зазвучал громче, хотя многие обществоведы продолжали его сторониться, считали «не нашим». Когда стало ясно, что перестройка невозможна без отрицания административно-командной системы, естественным было обращение к отцу этой системы, с чьим именем она ассоциировалась, ее олицетворению и символу – к Сталину. Появление в газете «Советская Россия» 13 марта 1988 года статьи Нины Андреевой «Не могу поступиться принципами», явно направленной на историческую реабилитацию Сталина, а значит, и созданной им системы, последовавший меньше чем через месяц – 5 апреля – редакционный ответ «Правды» обострили проблему разоблачения Сталина и сталинизма. Желание провести водораздел между Лениным и Сталиным было в то время всеобщим. На людей обрушился поток информации о «белых пятнах» сталинского периода.

В 1989 году в «Известиях ЦК КПСС» впервые был опубликован секретный доклад Хрущева на XX съезде. Часть делегатов первого и второго Съездов народных депутатов открыто критиковали сталинскую систему, давали негативную оценку секретным протоколам пакта Молотова–Риббентропа, приняли Декларацию “О признании незаконными и преступными репрессивных актов против народов, подвергшихся насильственному переселению, и обеспечении их прав». Появилось общество «Мемориал». Михаил Горбачев восстанавливал нить, оборванную в 60-е годы, – произошел поворот в политике реабилитации, начал готовиться указ «О восстановлении прав всех жертв политических репрессий 1920–1950-х годов». Открыто назывались имена палачей Большого террора.

Однако публицистика, распространяя сведения о преступлениях Сталина, в то же время множила количество ошибок, воспроизводила старые, давно отвергнутые наукой мифы (например, о причастности Сталина к агентуре охранки). В 1988–1989 годах людям, писавшим о проблемах сталинизма, конечно, было трудно предвидеть все последствия разоблачения сталинизма. Читательская реакция показывала, что в России по-прежнему не одна правда, а ровно столько, сколько людей. И тем не менее ученые стали формулировать вопросы о предпосылках и доктринальных корнях сталинизма, о коллективной ответственности ЦК партии, о выявлении социальных сил, на которые опирался Сталин. Достоянием читателей становились исследования зарубежных исследователей. Американский историк Стивен Коэн в кампании против Сталина объяснял выгоды опоры на Бухарина, поскольку именно последний превратился в «символ борьбы между реформаторами-антисталинистами и консерваторами-неосталинистами в коммунистическом мире – от Москвы до столиц еврокоммунизма».

Сталинская волна шла на спад по мере нарастания внутренних перемен. И как справедливо замечал Леонид Радзиховский, на этот раз речь шла не просто о «втором разоблачении» Сталина, а о ликвидации основ тоталитаризма – монополии партии на власть и идеологию, а главное – государственной собственности. Не забудем и о внешних факторах. Революции разной степени «бархатистости» прокатились по всей Восточной Европе: коммунистические режимы сыпались, как костяшки домино. Сигналом к сходу лавины, как теперь очевидно, стало решение «берлинского вопроса». Падение стены означало не только окончание холодной войны, а крах коммунизма, финал сталинского наследия. Через два года это случится и в СССР. Пока же первые социологические опросы, проводимые открыто, показали, что Сталин по популярности занял место в конце первой двадцатки знаменитых исторических деятелей.

Правда, тогда еще никто не подозревал о коварных ловушках деконструкции тоталитаризма. Поэт Тимур Кибиров, представитель московского концептуализма, попробовал фантастически перестроить памятник Сталину в памятник Пушкину, сопровождая это действие умилениями «лирического героя» по поводу преодоления сталинизма. Все это завершается «неожиданной» передачей поэту сталинского контекста при одновременном сохранении пушкинского:

 

Пушкин – наш! Народу он любезен!

Он артиллеристам дал приказ!

С трубкой мира, с молодежной песней

он в боях выращивает нас!

 

Нельзя не согласиться с культурологом Игорем Ермаченко в том, что Кибиров уже тогда указал на потенциальную опасность, коренящуюся в историческом сознании, – опасность того, что на деле оно окажется суммой стереотипов, своего рода трансформером, открытым для любых манипуляций. То есть деконструкция тоталитаризма способна оборачиваться его реконструкцией под флагом возвращения к «исторической правде». Последовательные предположения героя о перестройке памятника Сталину в памятник Ленину, Черненко, Карлу Марксу, Пугачеву и, наконец, Пушкину – не цепочка абсурдистских акций, а ироничное, несколько утрированное чередование позиций публики в диапазоне, открытом именно в тот период и в тех коммуникационных условиях.

Проблему личной ответственности, пресловутого субъективного фактора в истории высвечивал от противного и Дмитрий Пригов:

 

Нет. Сталин тоже ведь – не случай,

Не сам себе придумал жить,

Не сам себе народ придумал,

Не сам придумал эту смерть,

Но сам себе придумал сметь

Там, где другой бы просто умер,

Чем жить.

 

Сегодня очевидна справедливость этих предвидений. Но тогда 1989-й заканчивался показным отсутствием в «Правде» традиционной статьи об очередном юбилее Сталина. А в это время в городе Гори проходил учредительный съезд «Общества защиты Сталина», в Москве создавалась партийная группа «Единство – за ленинизм и коммунистические идеалы» во главе с Ниной Андреевой.

 

 

1999: в ожидании вождя

 

120-летие Сталина впервые отмечалось в новой стране, которая после событий 1991–1993 годов и дефолта 1998-го была не просто уставшей от катастрофических перемен, но и фактически лишена ясных смыслов существования. Разъедающая апатия и безразличие проникли во все поры социального организма. Люди равнодушно взирали на начавшийся летом 1999 года на Северном Кавказе новый виток дезинтеграции государственного пространства России. В этом вакууме в общественном сознании вновь возник образ Сталина.

К парламентским выборам в декабре 1999 года был создан новый сталинистский блок «За СССР». По всей столице появилось лицо вождя на плакатах – слабый отзвук того, как это выглядело во времена расцвета его славы (эта партия, кстати, совсем немного не добрала до пяти процентов, необходимых для попадания в Думу). Особый смысл приобретало решение Главной военной прокуратуры от 30 сентября 1999 года об отмене вердикта Военной коллегии Верховного суда СССР и снятии с Василия Сталина всех политических обвинений (клевета на руководство партии, антисоветская пропаганда).

В 1999 году журнал «Наш современник» и некоторые коммунистические и патриотические издания («За Родину, за Сталина!», «Русский вестник» и др.) без ссылок на источники опубликовали сенсационные материалы о том, что в 1939 году Сталин радикально изменил государственный курс по отношению к Православной церкви. Он якобы прекратил гонения на духовенство и верующих, провел в ноябре-декабре того же года массовую амнистию осужденных по церковным делам. Авторы приводили даже «Выписку из протокола № 88 заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 11 ноября 1939 года» с подзаголовком «Вопросы религии» за подписью Сталина. Новую версию церковно-государственных отношений поддержали некоторые профессиональные историки, она быстро проникла в отдельные вузовские учебники и хрестоматии, рекомендованные Министерством образования РФ.

Историк Игорь Курляндский провел тщательное расследование «сенсации» и сделал по ее поводу ряд официальных запросов. В результате отсутствие подложного «документа» от 11 ноября 1939 года ему засвидетельствовали Центральный архив ФСБ, где хранятся документы НКВД, и Архив президента РФ, где находится фонд Политбюро ЦК. На самом деле не проводилось никакой массовой амнистии осужденных по церковным делам ни в ноябре-декабре 1939 года, ни позднее. А «справка» Берии от 22 декабря 1939 года на имя Сталина о выпуске в ноябре и декабре десятков тысяч человек, пострадавших по церковным делам, оказалась фальшивкой.

То есть для поддержания образа Сталина стали использоваться не просто мифы и домыслы, но и прямой подлог, фальсификация документов. Одновременно апологетические биографии вождя брались под защиту некоторыми представителями академической науки. Именно так произошло с книгой «Полководец Сталин», написанной в 1999 году Борисом Соловьевым и Владимиром Суходеевым. В предисловии действительного члена РАН Юрия Кукушкина даже умеренные критики вождя превентивно объявлялись «фальсификаторами истории», представителями «антинародных сил», которые «нагло искажают» прошлое, применяют «подлые методы» и повторяют тезисы «гитлеровских пропагандистов».

Когда научная оценка становилась угрожающим политическим манифестом, сохранялась лазейка для фантастических художественных допущений. Именно этим и воспользовался Владимир Сорокин в своем романе «Голубое сало». В юбилейном году читателю предлагался фантастический мир тоталитарной идиллии, в отличие от реального послевоенного мира. Берлинская стена превращалась в символ не разделения, а единства двух империй, вся система международных отношений держалась на дружбе-вражде пассионарных вождей – Сталина и Гитлера. Они ведут борьбу за неуничтожаемую творческую сверхэнергию – голубое сало. В финале Гитлер проигрывает советскому вождю решающую схватку за голубое сало: «Голубое сало хлынуло в мозг Сталина. <…> Мозг Сталина стал расти. Череп вождя треснул. Это… я! – успел проговорить Сталин. Мозг разорвал его череп, раздулся бело-розовым шаром, коснулся стены и стола. <…> Мозг Иосифа Сталина постепенно заполнял Вселенную, поглощая звезды и планеты».

Эта аллегория отражала основную причину крушения тоталитарных режимов как в Германии, так и в СССР и даже при фантастическом раскладе – если бы им удалось в союзе достичь мирового господства. Собственная энергия власти и творческая энергия общества перерастают тесные рамки режима и обрушивают его. Как признавался Сорокин в одном интервью, «тоталитаризм – это такой диковинный цветок, который очень редко цветет».

По странному стечению обстоятельств в 1999 году сталинский юбилей практически совпал с думскими выборами, исход которых фактически означал поражение той части элиты, которая ориентировалась на Юрия Лужкова и перешедшего на его сторону Евгения Примакова и поддерживала этих политиков в их противостоянии ельцинскому Кремлю. А значит и официальному кремлевскому преемнику – Владимиру Путину. Пропутинское «Единство» обошло «Отечество – Всю Россию» экс-премьера и московского мэра. Казалось, что на фоне решающей схватки за ельцинское наследство об очередной круглой дате со дня рождения Сталина никто и не вспомнит. Однако произошло как раз обратное – эта схватка (точнее, ее завершающая и наиболее загадочная фаза) оказалась осененной именем вождя.

Любопытно, что на следующий день после юбилея, 22 декабря, в «Независимой газете» (негласно считавшейся на протяжении второй половины 1990-х и в самом начале 2000-х новой кремлевской «Правдой», в которой, в частности, незадолго до думских выборов были опубликованы вероятные сценарии смещения Путина с премьерского поста – что, возможно, и предотвратило их осуществление) вышла статья главного редактора Виталия Третьякова под броским заглавием «Сталин – это наше все». Автор отмечал: «Просвещенный чекист Владимир Путин, просвещенный жестокий реформатор Анатолий Чубайс, просвещенный олигарх Борис Березовский – вот три лика Сталина сегодня». То есть получалось, в конце 1999-го для решения конкретной прикладной (но на тот момент самой главной!) политической задачи – обеспечения преемственности власти – был вызван дух именно Сталина.

Впоследствии решительные действия Владимира Путина по наведению элементарного порядка, укреплению государственности, возведению вертикали власти, его обращение к советской символике, возрождение им сталинского гимна, но с новым текстом каким-то образом отодвинули образ Сталина в тень. «Левада-Центр» зафиксировал, что даже после тяжелого экономического кризиса 1998-го с утверждением «наш народ никогда не сможет обойтись без руководителя такого типа, как Сталин, рано или поздно он придет и наведет порядок» в 1999-м согласились всего лишь 18 процентов опрошенных.

 

 

2009: Сталин с нами, Сталин – в нас

 

В 2009-м, по существу, завершился марафон, начавшийся еще в 2003-м, когда отмечалось 50-летие ухода Сталина из жизни. Тогда в Музее современной истории России (бывшем Музее революции) открылась выставка «Сталин: человек и символ». Перед посетителями предстали фотографии, плакаты, письма и подарки Сталину от рабочих и руководителей зарубежных стран. Создатели выставки использовали сталинские реликвии из богатейших запасников музея. Многие экспонаты не видели дневного света с тех самых пор, как Никита Хрущев, придя к власти, развенчал культ личности. Экспозицию посетили тысячи людей. «Такого не припомним, – признавались служительницы музея, – очередь у кассы выстраивается с самого утра. Прямо паломничество какое-то».

Начиная с 2004 года, когда исполнилось 125 лет со дня рождения Сталина, развернулась настоящая борьба его образов – прежде всего на телевидении. Экранизации по произведениям Анатолия Рыбакова, Варлама Шаламова, Александра Солженицына показывали Сталина как преступника и тирана. А сериалы типа «Сталин. Live» выстраивали образ победителя, архитектора порядка и справедливости. Причем, полагая, что полностью обелить вождя не удастся, авторы «Сталин. Live» откровенно предлагали зрителям поиграть в мифы. Сталина превращали чуть ли не в святого, игнорируя реальную подоплеку его отношений с Церковью. Акцент исключительно на войне и предзаданной Победе должен был вытеснить память о репрессиях, а триумф – ответственность за развязывание войны и заплаченную цену. На это активно работала не только военная и религиозная, но и семейная канва сериала. Расчет понятен: если не получится с возвеличиванием героя, то уж сентиментализация его отношений с родными сработает непременно.

Избрание в начале XXI века мифа в качестве познавательного инструмента советской реальности не было случайным. Старые знания и законы можно опровергнуть новыми, а мифы не дают такой возможности, они повторяют канонические объяснения. При этом рукотворные политические мифы ничего не скрывают, их тактика – не правда и не ложь, а просто отклонение от реальности. Именно с этой стороны и стали предприниматься попытки ресталинизации. Очевидно, что некоторые группы интеллектуалов захотели сделать историю вновь иррациональной. Или не историю, а игру в историю. При доминировании иррациональных доказательств легче манипулировать сознанием, а следовательно, и поступками людей. Так послушное прошлое может обернуться иллюзией послушного будущего. И в нем, к примеру, не исключена канонизация Сталина. Не случайно же, наверное, под конец 2008 года в храме в Стрельне выставили икону с изображением Сталина. Надо отдать должное руководству РПЦ, которое мгновенно отреагировало на это и осудило инициатора этого шага – настоятеля храма игумена Евстафия (Жакова).

Запутанным технологиям игры в «Сталин. Live» и различным псевдоисторическим провокациям мощную конкуренцию составляли откровенные и завораживающие тексты мифотворцев вроде Александра Проханова. На международной конференции АИРО-XXI по старо-новым российским мифам он назвал четыре причины, которые позволяют Сталину закрепиться в общественном сознании русского человека и стать «дивным мифом, с которым бессмысленно бороться, потому что любая форма борьбы с этим мифом только усиливает его, только укрепляет его».

Первая. Сталин возник из бездонных глубин русского сознания. Запечатлел неискоренимые русские архетипы. Воплотил глубинные коды русского человека, неистребимые, покуда существует Россия.

Вторая. Сталин создал глыбу государства. Он пронизал его мистическим светом, наделил запредельной мечтой, поместил в лучезарный ореол сказочной утопии о вселенской справедливости, о братском равенстве, о достижении райского блаженства.

Третья. Сталин не просто манил народ из-за горизонта этой нарисованной на клеенчатом коврике картинкой. Он предложил народу – нет, не той половине или трети, или одной седьмой, которая сидела в лагерях, но другой, находившейся по эту сторону колючей проволоки – идею героизма, идею творчества, идею непрерывной вертикальной мобильности.

Четвертая. Сталин сотворил чудо Победы 1945 года. Конечно, ее выиграли и танки Т-34, и секретари райкомов, и, конечно, заградотряды со штрафниками. Но пропаганда, говорящая о том, что народ, а не Сталин, выиграл войну, смехотворна, потому что народ не выиграл японскую войну, народ не выиграл германскую войну. На излете того темпа, того ресурса, который был добыт народом в результате Победы, произошел полет Гагарина – этого богочеловека, который тоже является частью сталинского мифа.

В принципе, вокруг этих четырех постулатов писателя и развернулась дискуссия в 2009 году. Сталин стал чуть ли не главной темой общественной дискуссии. Не проходило и дня без телепередачи или фильма о Сталине, о нем спорили колумнисты и участники интернетовских форумов, а в блогосфере продолжалось обсуждение результатов телевизионного проекта «Имя Россия», где Сталин занял третье место. Разброс мнений определили высказывания типа «Сталин – реинкарнация Петра I» (писатель Святослав Рыбас) и «Сталин – органический продукт сатанинской большевистской системы» (депутат Владимир Мединский). А часть уязвленной интеллигенции сосредоточилась на новом издании книги Виктора Ерофеева «Хороший Сталин» с рассуждениями о том, что настоящая судьба России – Сталин, что для этого народа он как раз и хорош, потому что «русская душа по своей природе сталинистка».

Под подобные представления легко можно было подвести и политологическую базу. Во всяком случае, обратило на себя внимание заявление Михаила Делягина о том, что оптимальная программа российской модернизации должна заключаться в своего рода «неосталинизме», то есть в концентрации ресурсов при государственном стимулировании, возможно более массовой интеллектуальной деятельности и максимально быстром и широком применении ее результатов. «Жесткость государственного управления и использование не заимствованных, а отвечающих национальной культуре институтов демократии (если не путать их с коррупционной импотенцией) не противоречат ни интеллектуальной деятельности (чему примером служат Япония и Сингапур), ни успеху в современной глобальной конкуренции и технологическом прогрессе (помимо них примером является Китай»), – подчеркивал Делягин.

В августе 2009 года показательно совпали первое заседание президентской комиссии по противодействию попыткам фальсификации истории в ущерб интересам России и открытие после реконструкции вестибюля станции метро «Курская» с восстановленной строкой старого гимна: «Нас вырастил Сталин на верность народу, на труд и на подвиги нас вдохновил». Спустя два месяца главный архитектор Москвы заявил, что нужно вернуть и памятник Сталину, который стоял в вестибюле станции при жизни вождя. Этот выпад, однако, уравновешивался обнародованием решения о том, что в обязательную школьную программу включаются фрагменты главной антисталинской книги советской эпохи – «Архипелаг ГУЛАГ» Александра Солженицына.

В октябре завершилось «историческое дело», возбужденное по иску внука Сталина Евгения Джугашвили к «Новой газете» и ее автору Анатолию Яблокову о защите чести и достоинства Иосифа Джугашвили. Заседания Басманного районного суда Москвы привлекли редкий интерес российской общественности и СМИ. Истец просил признать вымышленными, не соответствующими действительности и унижающими честь и достоинство Сталина сведения, содержащиеся в статье «Виновным назначен Берия», о том, что «Сталин и чекисты повязаны большой кровью», что «Сталин и члены Политбюро ВКП(б), вынесшие обязательное для исполнителей решение о расстреле поляков (имеется в виду «катынское дело». – Г.Б.), избежали моральной ответственности за тягчайшие преступления» и др. Выслушав участников процесса и исследовав собранные по делу доказательства, суд посчитал, что исковые требования удовлетворению не подлежат. Однако чуть позднее со Сталина было фактически снято обвинение в организации убийства Сергея Кирова. Обнародование в Санкт-Петербурге дневника убийцы Николаева закрыло (скорее всего, не окончательно, а на какое-то время) «дело» о злодее из-за кремлевских зубцов и превратило выстрел в Смольном 1 декабря 1934 года в трагическую развязку банального трудового спора.

Представление о состоянии и настроениях общества в год 130-летия со дня рождения Сталина давало исследование ВЦИОМа. 29 процентов россиян хотели бы видеть во главе государства политика, подобного Сталину. Это существенно меньше, чем несколько лет назад – в 2005 году желавших видеть у власти лидера сталинского типа было 42 процента. Количество убежденных противников сталинских методов руководства за последние четыре года также увеличилось с 52 до 58 процентов. Число тех, которые затруднились ответить на вопрос, возросло с 7 до 13 процентов. Увеличилось также количество респондентов, равнодушно относящихся к личности Сталина. Если в 2001 году таких было 13 процентов, то в 2009 году имя Сталина не вызвало никаких эмоций у 28 процентов опрошенных. При этом положительные эмоции по отношению к нему испытывают 37 процентов россиян, а на негативное отношение указали 24 процента респондентов. Определение Сталина как жестокого тирана, уничтожившего миллионы людей, поддержали 35 процентов опрошенных. Столько же заявили о его выдающейся роли в победе в Великой Отечественной войне. Выросло также количество россиян, считающих Сталина мудрым руководителем. Если в 1998 году таких было 16 процентов, то в 2009-м – 21 процент.

Довольно весомо на этом фоне прозвучали и слова президента Дмитрия Медведева 30 октября в День памяти жертв политических репрессий о том, что террору и «преступлениям Сталина» не может быть оправдания. В ответ некоторые политологи поспешили намекнуть на то, что организаторам первой и второй десталинизаций – Хрущеву и Горбачеву – их борьба с вождем не принесла счастья, обоих сбросили.

В итоге юбилейный год так и закончился невнятицей относительно перспектив новой – третьей – попытки десталинизации. В свою очередь обзор всех фактов и мыслей по поводу Сталина и сталинизма в 2009 году оставляет горький осадок. Много шума и ругани, обоюдной злобы и суеты, но крайне мало продвижения в осмыслении и оценке этого уникального явления XX века. В этом отношении ушедший год оказался провальным. Академическая наука просто промолчала. Публицистика тоже не предложила новых идей.

 

 

Как преодолеть плен сталинского образа?

 

И тем не менее десять сталинских юбилеев – достаточная основа, чтобы увидеть и как сам Сталин обустраивал эти праздники, и как власть, потеряв вождя, не могла пройти мимо круглых дат, пытаясь прояснить для себя и страны нечто важное. Понятно, что сегодня абсолютно неактуальны разговоры о практическом или теоретическом сталинизмах. Есть биография конкретного человека, но есть и образ, неотделимый от легенды. Конкретная биография подлежит изучению, уточнению, обсуждению. Образ выполняет совершенно иную задачу. В нем мало конкретных сведений, много размытости. В его создании исключительно важную роль играют стереотипы, которые эмоционально окрашены и обладают большой устойчивостью. И если личный опыт человека противоречит стереотипу, то в этом случае большинство людей либо просто не замечают этого противоречия, либо считают его лишь некоторым исключением, подтверждающим правило. Это открывает большие возможности для манипуляции сознанием, особенно со стороны тех, которые владеют СМИ.

Однако последний сталинский юбилей показал, что впервые не власть освещает и трактует фигуру Сталина, а сам образ Сталина, выскочивший из-под контроля, конструирует пространство памяти, указывает, как его надлежит трактовать и увязывать с сегодняшней повесткой дня, за что хвалить и за что осуждать. (Последнее явилось подлинным новшеством именно последнего юбилея: на фоне пересудов об устойчивости тандема и ставших модными в нынешней политтусовке пари о сроках его раскола медийный Сталин образца 2009-го, казалось, имел лишь единственный недостаток – он не обеспечил преемственности собственной власти.)

Это происходит потому, что в игре со Сталиным власть обнаружила непоследовательность, а значит – слабость. Сначала была предпринята попытка внедрить по заказу Кремля наставление для учителей с новым образом Сталина как «эффективного менеджера». Причем, в режиме апологии авторитаризма, имперской державности и по-сталински «счастливой истории» для воссоздания национальной идентичности. Затем в тех же учебниках появились поясняюще-примиряющие интонации о роли сталинизма в истории страны, его вторичности по сравнению с ролью объективных обстоятельств. Но эти паллиативные ходы перекрыла оценка Сталина Медведевым. А до этого он заявил о недопустимости возрождения «железного занавеса», о важности учета социальной «себестоимости» при оценке реформ. А это сильно расходится с текстами, которые скроены по лекалам апологии изоляционизма, оправдания насильственной коллективизации ради индустриального скачка, трактовки ГУЛАГа как побочного продукта эффективной сталинской политики.

При Сталине власть была лидером, определяла вектор движения, четко формулировала задачи. Сегодня власть перестала быть безусловным лидером. И люди с патерналистским сознанием стали апеллировать к понятному и привычному образу Сталина. Действительно, нет ему ни вечного забвения, ни вечного покоя. Одни просят у Сталина защиты от бюрократов и мздоимцев, протестуют против последствий кризиса и инфантильной социальной политики, ужасаются трагедиям 2009 года, раскрывшим неэффективность властных структур всех уровней. Другие – хотят уйти «в мир уютный, мир домашний, погруженный в сладкий сон» (Игорь Иртеньев).

Но отсюда вырисовываются направления возможного преодоления Сталина.

Власть должна быть сильной и справедливой, но не в сталинском смысле, не своей сакральностью, а выдвижением общества на передние позиции, не имитацией опоры на него, а предоставлением именно ему права формировать властные структуры. Понятным, масштабным и привлекательным должен быть предлагаемый обществом в союзе с властью чертеж будущего. И не дай Бог осуществиться словам тех, которые считают, что перекрыть Сталина можно только такой же великой Победой 1945 года, только построением «великой державы». В этом случае Сталин будет, наверное, преодолен, только Россия исчезнет.

И это не пустые опасения. В последнее время голоса тех, которые буквально в открытую заявляют, что ради великой идеи не жаль никакого «количества» «антропомассы», раздаются все громче и громче. А общество почему-то не обращает никакого внимания на подобные тревожные симптомы: ему гораздо интереснее расшифровывать намеки и недосказанности членов тандема в адрес друг друга и соизмерять получающиеся расшифровки с мифом Сталина.

Не громкими призывами о десталинизации или грозным судом над Сталиным надо заниматься. Пора начать хотя бы с малого – к примеру, реабилитировать всех без исключения лиц, осужденных внесудебными чрезвычайными органами. Число таких лиц, по утверждению Лаврентия Берии и Андрея Вышинского, в период с 1927 по 1939 год составило 2,1 миллиона человек. Эти органы и их приговоры до сих пор не объявлены незаконными – а значит, вынесенные ими решения до сих пор обладают юридической силой. У политического руководства страны сегодня есть все основания, чтобы раз и навсегда закрыть эту страницу прошлого. Пока же реабилитация продвигается медленно. Если дело затрудняется выплатой смешных пособий детям репрессированных (до 10 000 рублей), то надо помнить, что для этих семей важны не деньги, а восстановление справедливости и всей правды.

Что же касается мифа о Сталине, то его дешифровка может быть не только делом ученых. Современные арт-проекты способны сделать любой миф смешным и абсурдным. Ведь сумел же Эдвард Радзинский с присущим ему актерским темпераментом и литературным даром преодолеть устойчивые стереотипы и создать (в пику мнениям о «торжествующей серости» и «гениальной бездарности» Сталина) демонический образ ярчайшей, незаурядной личности эпохи, точнее – «князя Тьмы» в окружении бездарностей и трусов. А с демона какой спрос?

Пройдет еще десять лет… Понятно, что страна станет другой, ее движение в истории наполнится новыми смыслами. Поколение молодых людей, проявивших сейчас равнодушие к Сталину, займет ключевые позиции в обществе. Возможности новых социальных и информационных коммуникаций окончательно сделают любой культ, любой интеллектуальный абсолютизм смешными и глупыми. Но те же самые нанотехнологии и механизмы soft power откроют такие фантастические возможности массового промывания мозгов, по сравнению с которыми сталинская идеологическая индустрия покажется детской игрушкой. Нет сомнения, что споры сталинистов и антисталинистов будут восприниматься как примитивная архаика. Однако нет уверенности в том, что обществу не будет навязано какое-то иное ценностно-смысловое размежевание – может быть даже сводящееся к глубинным архетипическим основаниям идентичности (например, заточенное на этничность или на проблему сопряжения политкорректности с правом свободы совести).

Правда, в любом случае станет очевидным, что никакой миф Сталина не обладает должной конкурентоспособностью на концептуальном рынке жесткого и сложного XXI века. В этом смысле очевидная незавершенность общественной дискуссии о Сталине лишний раз свидетельствует о том, что для нас XXI столетие еще не наступило, что мы застряли в очередном «длинном» – на этот раз XX-м – веке. И сама постановка проблемы – как нам преодолеть Сталина – оказывается дурной обманкой, заставляющей одних страшиться возможности повторения в том или ином виде тоталитаризма более чем полувековой давности, а других – опасаться утраты четкого и понятного символа, позаимствованного из той же эпохи.

Порой возникает ощущение, что нас преднамеренно сталкивают лбами, заставляя полемизировать о тенях «давно минувших дней», заполняя этими тенями все пространство переживаемого ныне момента, насильственно удерживая в прошлом и не пуская в настоящее и тем более – в будущее, в то время как для человека свойственно жить в своем времени – единственно органичном и естественном для него.

 

ПРОЕКТ АИРО-XXI «СССР-100»

logo 100 cccp 220x170

tpp

Наши издания

Комната отдыха

mod_vvisit_countermod_vvisit_countermod_vvisit_countermod_vvisit_countermod_vvisit_countermod_vvisit_countermod_vvisit_countermod_vvisit_counter
mod_vvisit_counterСегодня792
mod_vvisit_counterВчера546
mod_vvisit_counterЗа неделю2245
mod_vvisit_counterЗа месяц8279

Online: 19
IP: 18.206.83.160
,

Случайная новость

ФРАНЦУЗСКИЙ УНИВЕРСИТЕТСКИЙ КОЛЛЕДЖ -- учебный год 2012/2013
Уважаемые коллеги!
Предлагаем Вам подробную программу цикла лекций по международному праву который ежегодно проводится Французским Университетским Колледжем.
Он пройдет 15, 16 и 18 марта 2013 г. в МГУ им.М.В.Ломоносова.