АИРО-XXI и Василий Молодяков рекомендуют книгу:
Лидия Азадовская, Константин Азадовский. История одной фальсификации. М.: РОССПЭН, 2011. 263 с.
Исторические фальшивки живут долго и умирают неохотно, даже если полностью разоблачены. Как и почему это происходит? Почему некоторые возвращаются в качестве «исторических источников» даже после того, как их подложность полностью доказана? Рецензируемая книга посвящена всего одной из них, причем далеко не самой знаменитой и «резонансной» в истории богатого подлогами ХХ в. Однако значение проделанной авторами работы выходит далеко за пределы частного случая, поэтому она заслуживает широкой аудитории.
В начале 1960-х годов Л.В. Азадовская готовила к печати переписку своего покойного мужа, выдающегося фольклориста и историка литературы М.К. Азадовского с коллегами-сибиряками. Один из корреспондентов, А.Н. Турунов, обратил внимание на письма Горького к Василию Ивановичу Анучину (1875–1941), сибирскому ученому и литератору, который опубликовал их в 1941 г. в Самарканде, где жил и работал. «Удивительные письма! – восклицал Турунов. – Неужели они были когда-либо действительно написаны?» (С. 9). Азадовский разделял эти сомнения и публично высказывал их коллегам в конце 1940-х годов (С. 69–71). Лидия Владимировна решила разобраться, что именно удивило корреспондента ее покойного мужа. Пришел черед удивиться и ей.
В мартовском номере «Нового мира» за 1965 г. появилась – как мы узнаем из рецензируемой книги, после долгих административных мытарств – ее статья «История одной фальсификации» (перепечатана: С. 9–39). Азадовская убедительно доказала, что Анучин фальсифицировал, причем не слишком аккуратно, историю своего знакомства с Горьким, «передвинув» его начало с 1911 г. на 1903 г., и сочинил большую часть писем «буревестника», которые с 1941 г. по 1961 г. восемь раз (!) перепечатывались в разных изданиях. Не буду пересказывать ее аргументы, поскольку это образцовое историческое расследование требует внимательного чтения.
Естественно, внимание исследователя привлекла личность человека, решившегося на подобный подлог, который, выяснилось в ходе разысканий, начался еще при жизни Горького. Еще более дерзко Анучин придумал знакомство и переписку с Лениным, что от начала до конца являлось плодом его фантазии; правда, письма он на сей раз сочинять не рискнул и ограничился пересказом. Так что Лидия Владимировна замахнулась на репутацию не только «крупного ученого» и «писателя», но «революционера», знакомого и корреспондента главных «святых» советского времени. Результат работы, которой она отдала более десяти лет и которую продолжил ее сын Константин Маркович, оказался ошеломляющим. Статьи Л.В. Азадовской «В.И. Анучин в Сибири. Легенда и факты» (опубликована в 1976 г.; С. 40–56) и К.М. Азадовского «"За то я полюбил вас крепко", или Похождения "чистейшего авантюриста"» (опубликована в 2004 г.; С. 65–166) доказывают поддельность почти всей биографии Анучина, сознательно сфальсифицированной им самим. Рецензируемая книга не только разоблачает вымыслы и подлоги, но и представляет достоверный вариант истории этой бурной жизни.
Начать с того, что с рождения Василий Иванович носил фамилию «Онучин», которую в 25 лет поменял на более благозвучную и «благородную». Высшая точка его документально подтвержденного законченного образования – четыре класса духовной семинарии, причем с посредственными оценками: «профессор» до конца жизни писал «параход», «беллютень», «брошура», «богаж» (С. 41–42). Все остальное, кроме пребывания вольнослушателем в Археологическом институте в Петербурге, известно только с его слов, как и «революционная молодость». Архивные документы и периодика давних лет – сведения из них впервые собраны и обобщены авторами – рисуют портрет авантюриста и лжеца, который умел втираться в доверие к ученым, но при этом постоянно затевал ссоры с коллегами, периодически выдавал себя за других (в частности, за выдающегося географа и этнографа Д.Н. Анучина), был уличен в клевете и растрате казенных денег, публично обвинялся в политическом провокаторстве как «хулиган от революции» (С. 91–99). Анучин, похоже, считал, что «плохой рекламы не бывает», и стремился как можно чаще попадать на газетные страницы – включая сообщения о мнимой смерти «многообещающего молодого этнографа, знатока Сибири» в 1910 г. (С. 109–110) – пока в начале 1920 х годов им не заинтересовались «органы». Сам виноват: не надо было придумывать письмо барона Унгерна себе любимому с предложением «принять на себя тягостное бремя управления Сибирью на первое время» (С. 111–114).
Несмотря на все авантюры, жизнь Анучина не была благополучной. Приводимые авторами факты его мытарств кого-то могут настроить на «примиренческий» лад: дескать, интеллигент пытался выжить в условиях тоталитаризма. Однако подлинная биография Анучина показывает, что у него не было никаких реальных научных или литературных заслуг. Это всего лишь нечистый на руку авантюрист с несомненной манией величия, лишенный таланта литератор, клеветник и интриган, расчетливый лжец, в минуту опасности (аферы в жилищном кооперативе, который он возглавлял в Самарканде) пытавшийся прикрыться именами Ленина и Горького, причем от последнего он в 1935 г. даже попытался добиться подтверждения своей «версии» их знакомства. Иными словами, отталкивающая, аморальная личность. Не лучше ли избавить великих от «эдаких друзей»?
В начале 1960 х годов «горьковеды» ИМЛИ отвергли утверждения Л.В. Азадовской (впервые публикуемый отзыв Н.И. Жегалова: С. 167–176), поэтому «Вопросы литературы» отвергли ее статью. Партийные инстанции дали добро на публикацию в «Новом мире», однако в ходе блуждания рукописи по ним находками автора воспользовался Б.В. Яковлев, работавший над книгой о пребывании Ленина в Красноярске. К.М. Азадовский прямо говорит о нем как о плагиаторе. Санкционированные «сверху» публикации Яковлева закрепили репутацию Анучина как фальсификатора, отраженную во многих изданиях, включая биобиблиографический словарь «Русские писатели. 1800–1917». Казалось, «дело» закрыто и может представлять лишь академический интерес да служить пособием для начинающих историков. Но не тут-то было.
В начале 1990 х годов сотрудники ИМЛИ, работающие над подготовкой эпистолярии Горького для полного собрания его сочинений и писем, объявили подлинными тексты, опубликованные Анучиным по «копиям» (в книге подробно рассказано, как он запутывал следы несуществующих оригиналов), и попытались опровергнуть открытие Азадовской, получившее всеобщее признание. Здесь начинается самое необъяснимое – по крайней мере, для пишущего эти строки.
Подложность 17 из 26 писем Горького Анучину доказана настолько убедительно, что разумных аргументов в пользу их подлинности не осталось. Доказано, что Анучин на протяжении нескольких десятилетий прибегал к сознательным фальсификациям, так что «письма Горького» – не исключение. Неумеренные похвалы и восторги «буревестника» по адресу собеседника в этих письмах компрометируют предполагаемого автора даже с учетом его известной доверчивости – особенно на фоне фактов подлинной биографии Анучина. Зачем держаться за эти тексты?
Долголетие многих заведомых фальшивок объясняется политической заинтересованностью. Этим «Протоколы сионских мудрецов» не отличаются от «Меморандума Танака» или «Плана Даллеса», а вот «Завещание Петра Великого» и «письмо Зиновьева» больше никому не нужны. Однако сегодня, в отличие от советского времени, письма Анучина Горькому не имеют никакой политической ценности, тем более что сочиненная им история знакомства с Лениным молчаливо забыта. Эпистолярное наследие Горького настолько велико, что потеря полутора десятков писем, тем более фальшивых, вряд ли «обеднит» его. Анучинские тексты не стали основой ни для гипотез, ни для научных работ, авторам которых было бы тяжело признать свою неправоту. Повторяю вопрос: Зачем? И не нахожу ответа.
Важность рецензируемой книги не только в разоблачении конкретных случаев подлога и плагиата, но и в заданных в ней вопросах общего характера, которые К.М. Азадовский сформулировал в предисловии, «о социально-исторической среде, благоприятной для процветания фальсификации и плагиата, о питательной почве, на которой эти «жанры» расцветают махровым цветом. Почему, несмотря на всю очевидность фальшивки, она оказывается столь живучей? Почему, даже под натиском неумолимых доказательств, подлог не сдается и продолжает «плодиться»; откуда у него берутся защитники и продолжатели? Почему мы так трудно освобождаемся от мифов и вымыслов?» (С. 7). «Литературное мошенничество, – замечает он в конце книги, – неотделимо от глупости, невежества и попустительства среды, в которой распространяется; оно процветает лишь в их окружении. Не только циничные жулики, но и наивные или равнодушные ротозеи несут ответственность за последствия. Последствия же бывают нешуточными. <...> В политически инфантильном и отсталом обществе, где не сформировались гражданские критерии и ослаблены мораль и закон, возможны любые метаморфозы» (С. 166, 163).
Печальную правоту этого вывода доказывают не только живучесть «Меморандума Танака» и «Плана Даллеса», но недавний «диссергейт» и обилие псевдоисторической литературы на полках магазинов, вплоть до прямых подлогов вроде «дневников Берия». Более 70 лет назад «профессор» Анучин умер от укуса бешеной собаки, а дело его, выходит, живет. Причем не только живет, но и одерживает победы над историческим знанием.
Василий Молодяков,
доктор политических наук
